После начала полномасштабной войны в Украине в России резко усилились антимигрантские настроения. Принимаются репрессивные законы, усиливается враждебная риторика чиновников. Детей мигрантов не хотят принимать в школы, по всей стране проходят массовые рейды в мигрантских районах и заведениях, во время которых людей задерживают с применением силы.
Эксперты по миграционной политике отмечают, что все это влияет на общий климат в стране. При этом подчеркивают, что ксенофобия существовала в России и раньше, но на фоне войны стала гораздо заметнее и агрессивнее.
Приехавшие в Россию из Таджикистана, Узбекистана и Украины люди рассказали о личном опыте дискриминации по национальному признаку: от бытового расизма и оскорбительных прозвищ до постоянных полицейских проверок из-за неславянской внешности и пренебрежительного отношения со стороны окружающих.
«Такого издевательства я нигде больше в мире не видел»
Сухроб (имя изменено) родился в Таджикистане и учился в русской школе. В 2005 году он с родителями переехал в Россию — в Ханты-Мансийский автономный округ.
«В Таджикистане со мной в школу ходили русские, грузины, осетины, украинцы. Никто на тебя пальцем не показывал — было не важно, кто ты по национальности, как ты выглядишь, как разговариваешь. Все это в первый раз я встретил в школе именно в России», — вспоминает он.
Поначалу в школе он не придавал этому большого значения. Одноклассники дразнили его из-за национальности, но он не всегда понимал смысл обидных слов. Осознание, что это не случайности, а системная проблема, пришло позже:
«После школы я поступил в колледж. Там было такое же отношение. Причем не только со стороны однокурсников, но и со стороны преподавательского состава. То же самое повторилось и в университете в Екатеринбурге. Например, у нас был предмет "уголовно-процессуальное право". Преподаватель, видя меня, начинал лекцию со слов: "Сейчас я не могу этого рассказывать, потому что тут сидит опасный человек».
С возрастом, говорит Сухроб, стало ясно: все это — проявления бытовой ксенофобии, которая проникла во все сферы жизни. Постоянные проверки документов полицией, отказы в аренде — многие просто не хотят сдавать жилье людям неславянской внешности.
Ксенофобия в России часто проявляется даже в официальных документах и направлена не только на мигрантов, но и на людей из республик в составе России. Например, «Система» обнаружила: в ноябре 2024 года Центр гигиены и эпидемиологии по Москве указал в техническом задании на клининговые услуги, что «персонал должен владеть русским языком и иметь славянскую внешность». А в 2018 году столичное государственное бюджетное учреждение «Ритуал» в ответе потенциальному исполнителю тендера по установке кондиционеров уточнило: «Условия пропускного режима: только славянские национальности».
Нечто подобное встречается и в охранных договорах. В нескольких торговых центрах Москвы, Сочи, Новосибирска и Краснодара прописаны особые инструкции. Охранники должны «пристально осматривать» автомобили, если ими управляют «лица кавказских, азиатских национальностей», если машина зарегистрирована в республиках Северного Кавказа или у водителя есть «детали одежды, традиционно используемые лицами, исповедующими ислам».
В какой-то момент Сухроб устал жить в постоянном напряжении и решил вернуться на родину. Недавно он снова приезжал в Россию — в этот раз чтобы навестить в Москве племянника.
«Я просто в шоке был, — рассказывает он. — Мы прилетели в аэропорт Жуковский, его и аэропортом-то назвать сложно, больше похоже на склад овощей. В нейтральной зоне держали пассажиров с 8-9 рейсов из Таджикистана: женщин, стариков, детей, студентов. У нас посадка была в пять вечера, а я только в девять вышел из аэропорта. Я понимаю, что идет усиление контроля за миграционными процессами, но такого издевательства я нигде больше в мире не видел. А я был в разных европейских странах».
Сухроб говорит, что проблема ксенофобии существовала в России всегда. Просто раньше об этом гораздо меньше говорили в СМИ — замалчивали. А теперь скрыть это все труднее.
«В Москве мне указывали, что я "ч*рка необразованный" за то, что решил в лифт зайти»
Другой наш читатель Владимир родился в Ташкенте, в Узбекистане. У него смешанное происхождение: мама — наполовину кореянка, отец — кореец. Отец часто уезжал на заработки в Южную Корею. Вскоре они развелись, мать познакомилась с русским мужчиной, жившим тогда в Ташкенте, и вышла за него замуж.
После того как отчим потерял работу в Узбекистане, семья переехала в 2011 году в Россию. Владимиру тогда было 17 лет.
«В Узбекистане я сталкивался с расизмом только в школе, потому что ходил в русскую школу и жил в русском районе. Но это были единичные случаи — буквально пара человек», — вспоминает он.
Переезжать в Россию Владимир не хотел: на фоне «Русских маршей» и общей атмосферы он понимал, что ситуация может быть хуже. Тем более до совершеннолетия оставался всего год.
Но уговорить родителей не получилось. Так сначала Владимир оказался ненадолго в Москве. Затем семья переехала на время в Краснослободск, в республику Мордовия — к родственникам отчима.
«Мы ехали в автобусе, а кругом — тьма кромешная. В какой-то момент отчим говорит: "Все, собирайтесь, мы почти в центре города". Я выглядываю: ощущение, что мы едем по полю. Ни света, ничего вокруг нет», — вспоминает Владимир.
Но настоящий шок ждал его дальше. В доме дальней родственницы отчима их встретили словами: «Привет! А ты что, не мог русскую жену найти? — рассказывает он. — Это были очень простые деревенские люди».
Родственники отчима поселили Владимира с родителями и младшим братом в одну комнату с бабушкой. Санузел в доме отсутствовал — туалет находился прямо на кухне, за небольшой перегородкой.
«Я такой бедности не видел даже в Узбекистане, — говорит Владимир, — Хотя, казалось бы, существует нарратив: "Вы же из Узбекистана, вам тут должно нравиться". Но, по моим ощущениям, там у людей все-таки более ухоженные дома».
Отношение со стороны родственников тоже оказалось болезненным. Маму называли «корейкой», и, несмотря на просьбы Владимира говорить правильно — кореянка — это не прекращалось.
В итоге спустя время семья снова вернулась в Москву, затем отправилась в Хакасию — в Абакан, а потом в Минусинск. Но и там не сложилось. Брат отчима, приехав встречать их, даже не вышел из машины. А когда стало понятно, что всем в автомобиле не хватит места, предложил взять с собой только отчима.
В Минусинске семья долго не могла найти квартиру — из-за национальности владельцы им постоянно отказывали. В итоге снять удалось только жилье в плохом состоянии. В колледж Владимира не приняли, а в школе вместо положенного 11-го записали в 10-ый класс.
Родители долго не могли найти работу, и ему пришлось помогать. Мать устроила его нелегально грузчиком на рынок, в ларек к кореянке. Но вскоре женщины с рынка вызвали на него полицию.
В выпускной год Владимир с матерью получили российские паспорта. После этого он переехал в Новосибирск. И там снова столкнулся с ксенофобией: в госучреждениях с ним могли разговаривать грубо, закатывали глаза, на улице выкрикивали «Аллаху Акбар», полицейские останавливали без повода, а врачи — игнорировали жалобы.
Позже Владимир на некоторое время переехал в Южную Корею. Оттуда его депортировали после того, как он заступился за коллегу, к которой приставал мужчина на корпоративе.
Он снова оказался в Новосибирске. Устроился работать в IT и начал открыто встречаться с мужчиной. Тогда к ксенофобии добавилась и гомофобия. Во время путешествия в Петербург им с партнером молодой человек угрожал перцовым баллончиком, крича: «е*бные п*доры».
В 2021 году они вместе поехали в Москву — думали туда переехать. «Я понимал, что паршиво мне будет житься везде, но в Москве как в столице империи жизнь значительно лучше, чем в Новосибирске», — говорит Владимир.
Однако даже там они столкнулись с агрессией:
«На станции метро "ЦСКА" мне всем лифтом указывали, что я "ч*рка необразованный" за то, что решил в лифт зайти — им, видите ли, места мало было. Хотя там места было достаточно. Бабушка, помню, начала такую фашистскую ересь нести: "Да-да, вызывай полицию, ч*рка необразованная. Они тебя сами посадят, и ты будешь жить в тюрьме. Таким, как ты, — место в тюрьме". Мой муж тогда впервые столкнулся с такой открытой агрессией в мой адрес. До этого он видел, что ко мне с пренебрежением относятся иногда в ресторанах, например. А тут это была прямо открытая агрессия, причем не со стороны одного человека, а со стороны сразу нескольких взрослых людей».
После начала полномасштабной войны они с мужем уехали из России. Официально они пока не расписаны, но называют друг друга мужьями со дня официального предложения в июле 2022 года.
После эмиграции они жили в Армении, Сербии, Таиланде, а сейчас обосновались в Германии. Но даже за границей Владимир говорит, что периодически сталкивается с пренебрежением и обидными комментариями — теперь со стороны эмигрировавших россиян.
«Молчание делает такие вещи "нормой". А эта норма в итоге привела к войне»
Наша читательница Ирина — по отцу украинка — тоже не раз сталкивалась с пренебрежением из-за своего происхождения. Ее мать родом из Белгородской области, но всю жизнь жила в Харькове, где и познакомилась с будущим отцом Ирины.
«Отец мой родом из Западной Украины. Парень был кареглазый, смуглый, темноволосый. Носил на тот момент модный фасон усов — такие "густые западенські вуса". Ну как в такого не влюбиться?» — рассказывает Ирина.
Сама она унаследовала от отца темную кожу и карие глаза. Именно из-за этого с детства сталкивалась с обидными комментариями, когда приезжала к бабушке в российскую деревню.
«Не скажу, что это была жесткая дискриминация, но я постоянно слышала высказывания: "жиды", "жидовня", "хохлы", "бендеры". Словно в шутку, но на самом деле — совсем не смешно. Про маму в деревне говорили: "Это жена хохла". А про меня — "цыганча", "бендерча", "анчутка". И вроде не со зла, но звучало это как-то странно», — вспоминает Ирина.
По ее словам, такая риторика касалась не только их семьи. Так говорили обо всех, кто выглядел «иначе». Вечером собирались старики, и начиналось: «Правительство — говно», «Все разворовали», «Хохлы — жадные», «Бендеровцев всех бы поубивать надо». Это был конец 80-х — начало 90-х.
Люди не задумывались, что стоит за этими обидными словами, уверена Ирина: «В 90-е годы к моему отцу в деревне ходили все — машину починить, плуг заточить. И все равно говорили: "Пойду к Бендеру". Будто это прозвище такое, даже не думали, что за этим стоит».
Ирину тогда это очень удивляло. Но она не понимала, как на это реагировать. Ее мать не вступала в прямые конфликты, отец лишь многозначительно вздыхал.
Позже они перестали ездить в деревню — вместе с этими поездками исчезло и постоянное напряжение. Но, как говорит Ирина, предвзятость по отношению к украинцам встречалась и среди образованных людей.
Однажды она оказалась в компании петербургских художников — сама она тоже художник по образованию. Оказалось, что они воспринимали Украину «бендеровским гнездом», делится Ирина:
«Меня удивило, что для них Украина — это что-то непонятное и далекое. Они рассказывали про "подвиги дедов" и про то, как "великая Россия однажды все это уничтожит". И вдруг — с интересом спрашивают: "А ты кто по отцу? Не русская?" Это не было агрессивно, но сам факт». С теми художниками она больше не общалась.
«Мои слова — не обвинение и не жалоба, а мой личный опыт. В российских глубинках, да и не только там — даже в больших городах — люди порой настолько пропитаны пропагандой против других наций, вероисповеданий, культур, что это слышно повсюду, — говорит Ирина, — Слово за словом: "черножопые", "китаезы", "чурбаны", "чурки", "жиды", "раклы", "бендеры", "хохлы", "чурка нерусская", "пиндосы". И все, якобы, что-то "хотят от России". Почему столько неуважения — я до сих пор не понимаю. Ведь многие из этих людей даже ни разу не встречали "тех самых" американцев, китайцев или украинцев. Но за грязным словечком обязательно полезут. Я делюсь этой историей не для осуждения, а потому что молчание делает такие вещи "нормой". А эта норма в итоге привела к войне».
Война и рост ксенофобии
Эксперт Антидискриминационного центра «Мемориал» Ольга Абраменко говорит: рост ксенофобии в России сегодня — прямое следствие войны и общей политической атмосферы.
«Сама война вообще стала возможной и была развязана путинским режимом на фоне многолетней и усиливающейся пропаганды величия русского народа, исключительности, особого пути России», — отмечает Ольга.
Этому нарративу, по ее словам, нужно постоянное подкрепление — и здесь на помощь как раз и приходит ксенофобская риторика. О мигрантах регулярно высказываются высокопоставленные чиновники: от главы Следственного комитета Александра Бастрыкина до спикера Госдумы Вячеслава Володина. Следом за заявлениями идут конкретные шаги: антимигрантские законы, рейды, депортации.
Так, летом 2024 года власти расширили полномочия полиции, разрешив ей выдворять мигрантов без индивидуального решения суда. Тогда же был создан «реестр контролируемых лиц» — база данных мигрантов с просроченными документами. С февраля 2025 года из-за технических сбоев сотни людей, кто находился в России легально, оказались заблокированы в системе и лишились доступа к банковским счетам.
Новые нормы коснулись и детей мигрантов. Теперь, чтобы попасть в школу, ребенок должен продемонстрировать знание русского языка. Формально это требование выглядит безобидно, но на практике оно закрепляет систематические отказы в приеме в школу детей из Центральной Азии.
Многим не дают даже возможности сдать экзамен. В мае 2025 года к тестированию допустили лишь 19 процентов детей. Остальным — это 81 процент подавших заявки — отказали под предлогом неполного пакета документов, неточностей в данных или отсутствия свободных мест в школах.
В нескольких регионах России местные власти официально запретили мигрантам работать в сферах торговли, образования, транспорта, культуры и досуга. Параллельно проходят массовые силовые рейды. Мигрантам угрожают депортацией, предлагая взамен подписать контракт с армией и уехать на войну в Украину.
И хотя, по словам Ольги Абраменко, ксенофобия в России существовала всегда, сейчас происходит ее новый всплеск: «Мы чувствуем рост и в публичном пространстве, рост фиксируют и эксперты из центра "Сова". Их ежегодные отчеты показывают, что по цифрам мы вернулись в 2010-ые годы, когда был пик преступлений на почве ненависти. Но тогда всю протестную активность притушили, в том числе притушили и право-радикальную деятельность. Действительно после этого произошел спад».
По данным центра «Сова», только в 2025 году в России уже зафиксировано 145 преступлений по мотиву ненависти, три из них — со смертельным исходом.
Еще одна тревожная статистика — от проекта Nazi Video Monitoring Project, который отслеживает активность неонацистских телеграм-каналов. По их данным, только за этот год — с января по май 2025-го — в России было зафиксировано 236 нападений на людей и 177 — на имущество. Главный мотив — расизм.
Об усилении ксенофобских настроений в России говорит и Human Rights Watch. Правозащитники связывают новый виток с терактом в «Крокус Сити Холле» 22 марта 2024 года. После него, по их наблюдениям, усилилось давление на выходцев из Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана.
Опросы тоже показывают похожую тенденцию. По данным ВЦИОМ, в апреле 2024 года 55–60 процентов россиян высказывались негативно о трудовых мигрантах, при этом положительно — лишь 30 процентов. В августе 2023 года негативно относились 40 процентов, а положительно — 47 процентов.
В России мигранты теперь все чаще проходят через «этническое профилирование, произвольные задержания и другие преследования со стороны сотрудников полиции и частных лиц, включая группировки ультраправых националистов», говорится в докладе Human Rights Watch.
Одна из таких групп — «Русская община», активно участвующая в антимигрантских рейдах. По словам Ольги Абраменко, ее участники действуют совместно с силовиками: «Мы часто видим, что их просто приглашают к участию в антимигрантских рейдах. И они участвуют в них наряду с ОМОНом, полицией или миграционной службой. Но есть и их самостоятельная активность. СМИ пишут, что представители «Русской общины» иногда просто по собственной инициативе задерживают людей неславянской внешности».
Журналисты «Медузы» выяснили, что группа действует не только с ведома силовиков, но и под их кураторством. Источники издания, близкие к ФСБ, подтвердили, что «Русская община» может выполнять поручения спецслужб.
Один из региональных чиновников на условиях анонимности объяснилэто так: «Мигранты, Кавказ — какое-то напряжение по этой теме есть всегда. Силовикам часто влезать в такую историю не с руки — надо возбуждать дело, адвокаты, скандалы. А тут приезжают какие-то крепкие ребята и говорят: "Ты не прав. У нас так себя не ведут. Извинись". И тема закрыта».
Ольга Абраменко подчеркивает: «Русская община» и подобные группировки — это не стихийные образования, а организованная структура с идеологией и поддержкой государства:
«Ксенофобия льется с самого верха. И Александр Бастрыкин, и Владимир Колокольцев, и Петр Толстой — они все отметились ужасными выступлениями против мигрантов и против представителей этнических меньшинств. Их слова воспринимаются снизу как отмашка на какие-то действия, в том числе очень агрессивные, ведь от рук "Русской общины" уже погибали люди».
